Осенью 1929 года меня отправили в Шадринск продолжать обучение в школе второй ступени. Временно меня приютили Лутковы, старший брат Зои, Иван Дмитриевич, с женой Маней. Они жили в Шадринске, отделившись от родителей. Сам Иван Дмитриевич работал в земельном отделе, а жена занималась воспитанием троих детей, в доме у них жили Тоня Луткова, небольшого роста, бойкая, весёлая деваха, приходившаяся Ивану двоюродной сестрой и её брат Валентин. Валентин тоже поступил учиться в школу, а Тоня помогала Мане нянчиться с детьми. Жили Лутковы в приземистом особнячке, стоящем между мостом через Исеть и Собором.
Вскоре нашлось, где жить. Жила на квартире у бабушки сестёр Лиды и Августы Сухаревых, которые учились в нашей школе, а родители их жили в Каргаполье. Было конечно тесно и часто голодно, но жили дружно. Чуть поодаль, на этой же улице Коммуны, жил брат отца, Евгений Иванович с женой Калерией Петровной, их сын Володя, которому шёл третий год и её слепая мать. Когда я забегала к ним, естественно с наивной надеждой, что покормят, Калерия Петровна и её мать, старались всегда накормить, угостить конфеткой. Но у них ещё жили две прислуги. Когда я приходила, они шипели: «Ишь, опять пришла ись (есть – Т.Р.)!»
Навещать я их перестала, потому, что обиделась. Они взяли на квартиру ученицу 7-го класса нашей школы. Прихожу однажды, смотрю, кровать поставили, а за столом сидит толстая, краснощёкая деваха, учит уроки. Оказалось, что она дочь Ольховского председателя райисполкома! Вот тут, я поняла, что чужая и им не нужна. Я ушла и больше не приходила.
Перед ноябрьскими праздниками в Шадринск приезжала мама. Привезла мне новое платье, черное с двумя золотыми галунами по подолу, красивое! Ещё привезла коробку зефира.
Лида Сухарева договорилась со своей одноклассницей Зоей Суворовой, взять меня на квартиру к ним, у нас было очень тесно. Девчата меня «перевезли», а что перевозить-то, перетащили один чемодан! Суворовы занимали верхний этаж в доме, напротив Владимирской церкви. Меня поселили на кухне. Поставили кровать, рядом был огромный стол, кухня была большая. Вечером она была вся в моём распоряжении. Семья Суворовых была дружная, и жить мне у них было хорошо. Я жила у них «на хлебах», то есть на полном пансионе. Мы, Зоя и я помогали по дому её матери миниатюрной черноглазой женщине во всём, помогал и третьеклассник Дима, брат Зои. Хозяин дома Суворов Николай Николаевич, службист, высокий, сухопарый и молчаливый мужчина, с детьми обращался ровно и спокойно, разговаривал, не повышая голоса. Зоя была его любимицей. Зоя была похожа на отца, очень положительная, хорошо училась. Иногда спрашивал и меня: «Как дела, школьница?» Я охотно отвечала: «Пока ничего!» Он говорил в ответ: «Ну, ну, давай, учись!» На этом наш разговор прекращался, и Николай Николаевич уходил в свою комнату.
В этом году родители решили учить меня игре на фортепиано и мама, договорившись через врача Архангельского Германа Константиновича, наняла одну из лучших преподавательниц музыки, учительницу по имени Мария Францевна. Появление её в городе Шадринске было связано с каким-то генералом. Мария Францевна была иностранка и молва гласила, что она была из самого Парижа! Генерал, родом из Шадринска вывез её, женился, но вскоре умер.
Т.Р. Я думаю, что это удобная для неё, романтичная легенда, да и отчество немецкое!
Мария Францевна в Париж не вернулась, осталась в Шадринске и стала учить детей музыке. Ходить к ней на занятия было недалеко. Музыкантша жила на квартире у брата Николая Николаевича, Сергея на улице Ленина. Инструмента у нас дома не было, и хозяин расчертил мне кухонный стол, под клеёнкой. Клавиатура получилась в натуральную величину. Я ударяла мнимые клавиши, голосом «пропевала» ноту, и вела счёт тактов. Инструмент был в школе, и мне два раза в неделю по договорённости с директором, разрешалось приходить практиковаться. Однажды, когда на свой день именин, Николай Николаевич пригласил брата с женой и жиличкой, Мария Францевна похвалила меня, когда хозяева обо мне упомянули. Но, обнаружив, что в доме нет инструмента, она спросила, где же Наташа готовит уроки по музыке, хозяйка повела её на кухню и показала клавиатуру. Мария Францевна была поражена. В это время её учениками были сёстры Патраковы и Вася Зырянов, будущий областной прокурор, но они, имея дома пианино, часто приходили неподготовленными!
Мария Францевна мне не нравилась из-за вычурности, её пеньюаров и папильоток, её накрашенных бровей и гнилостного запаха изо рта! Но приходилось терпеть. Всю её семью составляла старая злая болонка Зизи! Но она вскоре умерла! Музыкантша устроила траур, мы не занимались и были обязаны идти на похороны! Её схоронили в огороде.
В эту зиму я оказалась посвящённой в одну тайну. У Марии Ивановны была сестра Лидия.
И эта Лидия была любовницей нашего Евгения Ивановича! Эта хорошенькая молодая дамочка громко и с хохотом рассказывала сестре о своих похождениях с безруким Евгением, их совместных поездках в театр и на вечеринки! Евгений Иванович, любил хорошеньких дамочек, ведь с годами его Калерия всё больше стала смахивать на чопорную, сухопарую правда, даму в стиле Н. К. Крупской. Когда Лидия узнала, кто я, она проявила ко мне интерес, разговаривала со мной и приносила гостинцы.
На зимние каникулы я ездила к маме в Понькино, а когда вернулась, то застала Марию Ивановну больной и очень слабой. Оказывается, она сделала аборт. И тут, опять со мной случилась беда. Я пострадала из-за своей наивности и болтливости. Суворовы не совсем ладили с соседями. Я вернулась из школы, но квартира оказалась закрытой. Соседка пригласила меня подождать Марию Ивановну у неё, пока я играла с детишками, потихоньку выспросила семейные секреты. Я, не подозревавшая ничего, всё рассказывала от души, как мы живём. Позже, когда Мария Ивановна опять повздорила с соседкой, та укорила её абортом!
Мария Ивановна сразу поняла, откуда та всё знает. Она позвала меня и стала спокойно спрашивать, зачем я сказала об её «болезни» соседке? Я рассказала, что и как было.
Мария Ивановна в ответ, с горечью произнесла: «Вот как ты, отплатила мне за заботу о себе и доброе отношение! Нехорошо это, Наташа!»
Я поняла, что случилось! Я впервые встретилась с человеческим предательством, моим и чужим. Мне было очень стыдно за свою болтовню и недогадливость! Я горько плакала и просила прощения. Несколько дней отчужденности и сухости в отношении со мной, потом всё забылось постепенно. Но я навсегда запомнила этот урок, он был серьёзным и пошёл мне на пользу. Я научилась держать свои и чужие секреты, каждому не раскрываться, старалась больше слушать других.
А приживалок Калерии Петровны я не забыла! Пришло другое время. Я – врач. Они заискивали передо мной, просились на приём, но я их деликатно переправляла к другому врачу, моей квалификации их болезни не требовали, а делать одолжение я не хотела. После отъезда семьи Евгения Ивановича в Свердловск, они вернулись в свою деревню Вяткину, где дожили до глубокой старости
comments powered by HyperComments