Я ещё ничего не понимала в том, что эти переезды не безразличны для моего воспитания и формирования личности. Ощущение, что нет у меня родного дома, смутно пробивалось и отдавало горечью. В одном месте суровый режим, жизнь  по раз и навсегда заведённым правилам, условностям, сопровождаемая суровыми наказаниями за малейшую провинность. С другой доброе, свободное воспитание, основанное на проявлении своей догадки и инициативы, поисках самостоятельных решений выхода из трудного положения, конечно и тяжелый домашний  труд и уход за младшими детьми.

В одном случае – рядом мама, отец, которого я очень полюбила, мои сестрички, в другом случае – бабушки и  незнакомые  люди, которые при близком знакомстве оказывались моими родственниками.  Их надо было любить, им подчиняться и целовать при соблюдении ритуалов.

Но на деле выходило так, что сторонам нужен был выход. Он был. Надоела дома, — к бабушке, и наоборот.

Но из дома, я уезжала без особой охоты, успокаивала себя новизной. От бабушки же уезжала охотно, даже радостно! Чувствовала себя счастливой!

И вот, опять, у нас в семье, заговорили о поездке к бабушке, да и она, не переставая, пишет и зовёт меня, чтобы я приезжала. Собралась.

Очень хорошо помню, как уже во второй половине дня, ранней осенью, отец привёл меня во двор «Кредитного дома», откуда уезжал обоз с картофелем в Шадринск. Отец, как – то необычно был суетлив, уговаривал меня не плакать, тепло со мной простился и подарил набор открыток природы Урала. 

Ехали почти всю ночь, я удобно устроилась на возу картофеля, хорошо и спокойно спала. В Шадринске обоз остановился на постоялом дворе, напротив рынка, в доме Банниковых. Сейчас, на этом месте, гостиница и ресторан «Урал». Как я переправилась на дачу, я уже не помню.

В этот год Анна Михайловна жила на даче не одна. С ней жили её мать Наталия Ивановна, мы её любовно звали «бабинька», племянница Тамара и приживалка, — старушка Мария Александровна. Мария Александровна была рослая и худая, очень строгая. Она курила много махорки, говорила грубым голосом и знала великое множество историй, «побывальщинок», часто таинственных и страшных!

Жизнь протекала не скучно, особенно когда Анна Михайловна ссорилась с матерью. Анна Михайловна кричала на «бабиньку», топала ногами, грозила выбросить её иконы. «Бабинька» только крестилась и повторяла: «Окстись, окстись Анюта!» Вместе с Тамарой они уговаривали Анну  Михайловну, и она стихала. «Бабинька» говорила, что это бес в Анюте говорит, ведь она выругала Бога за то, что он отнял у неё дорогих ей людей, и бросила Его. Вот он и мстит ей!

Вскоре  «бабинька» и Тамара уехали к себе домой, в Шадринск, Тамара была сирота, инвалид, переболела полиомиелитом и поэтому ходила на костылях или ползком передвигалась по полу. Жили они вместе.

Мы остались втроём, тот же ритуал утром, вечером, (до тошноты) те же строгости, порядок, обязанности.

С марта я начала прихварывать, стала температурить, плохо ела, чувствовала постоянную слабость,  часто ложилась. Гуляю на улице, устану, прилягу на завалинку у дома, на солнышке, и усну.

Анна Михайловна определила малярию и начала меня поить настоем из подсолнечного цвета. Мне легче не стало, появился кашель. Анна Михайловна заподозрила чахотку и повезла в Шадринск к знаменитому врачу Хламову. Он уже кого-то из их семьи лечил. Поездку к Хламову запомнила, ехать было трудно, стояла ужасная жара, дорога очень пылила. Доктор Хламов жил на  улице Набережной, у ворот его дома толпилось много народа, ожидая своей очереди на приём. Бабушка зашла  в дом, обо всём договорилась, ожидать на улице мы не стали, а приехали после обеда, к назначенному времени. Это время провели у Синюковых, родственников бабушки. После обеда снова поехали к доктору. Доктор Хламов, в очках, с добрым лицом, с кустистыми, как колосья бровями, был очень обходителен со мной, назвал меня при обращении молодой барышней! Я не знала, что и ответить, это было ещё незнакомое ко мне обращение.

Он внимательно меня обследовал, потом, они с бабушкой, о чём – то долго говорили. Бабушка мне объяснила, что у меня слабые лёгкие и надо соблюдать режим и прописанное лечение. Она начала меня усиленно питать, поила парным молоком, с ним я пила очень горькую микстуру. Мне запретили купаться. Лечение помогло, за весну я поправилась, стала чувствовать себя значительно лучше, перестала кашлять. Ещё раз посетили  доктора Хламов а, на этот раз он был доволен результатами лечения.

Этим летом на дачу приезжала Наталия Семёновна с детьми. Моя тётка, какая славная, розовенькая, одним словом — прелесть! Я её обожала, она и говорила то не как все, каким-то приглушенным, завораживающим голосом, немного в нос, как будто ворковала. Так же мило смеялась. Она была очень ласкова со мной. У неё и Петра Георгиевича Метелкина было двое детей  Люсенька и Виточка. Мы были с ними дружны, но, однажды, они надо мной зло подшутили, — закрыли меня в погребе. Я рассердилась и обозвала их собаками. Наталья Семеновна очень расстроилась, а бабушка тут же меня наказала, на три дня лишила сладкого. Впрочем, на общих отношениях это не отразилось. Из своих старинных, кружевных нижних юбок они мне нашили нижнего белья, нашили ещё платьев. Тётя Наташа часто ходила в лес за земляникой, но любила ходить одна, меня брала с собой редко, неохотно. А, если и брала, то неизменно ругала меня за неаккуратный сбор, за сор в ягодах. Но, независимо от этого, я любила ходить с ней, наблюдая за ней, такой замечательно красивой, какой-то воздушной.

В это лето и мама приезжала на дачу, повидаться с Наташей, своей давней подругой. Приезжала она с Ольгой и Кларой, благо в доме места было предостаточно.

Увидев маму, я со слезами бросилась к ней и стала проситься домой, чем привела бабушку в ужасное негодование. Мама гостила два дня, уезжая, меня с собой не  взяла. Ольга и Клара, особенно Ольга, привели в ужас Анну Михайловну и Наталью Семёновну своим воспитанием и манерами, долго после их отъезда была тема для разговоров и смеха.

«Понравилось» выражение Ольги «Я, буди, завою!», что в переводе на нормальный язык, означало «Я сейчас заплачу». Кларе было тогда около двух лет, а Ольге около четырех.

Отъезд мамы принёс мне много переживаний, и бабушка вынуждена была меня отпустить, она увезла меня в Шадринск  к брату отца Евгению Ивановичу, который только через неделю нашёл попутчиков до Каргаполья.

Вот так я кочевала с места на место. Зиму я прожила дома, а все благоприобретенные знания передавала сёстрам, воспитывала их, бессознательно подражая бабушке. 

comments powered by HyperComments