Я работала хорошо, тащила на себе и приём,  и стационар, и аптеку.  Вскоре я лишилась прекрасной помощницы, Маруси Хазовой. Она за своим супругом, поляком  Пальковским, отправилась в сторону  фронта.  Мне её было очень жаль.

Параллельно с этим меняла нянек для Люсеньки. В 1942 году я была принята кандидатом в члены ВКП (б). Видя мою хорошую работу, мне дали рекомендации один из старейших рабочих производственного участка, парторг, и сам начальник.  К этому времени относится и ещё одна моя смелая идея по организации столовой для рабочих. Я старалась из-за одного пожилого рабочего, который страдал ежесезонными обострениями язвенной болезни. Мне было жалко, что такой сознательный человек, передовик производства так страдает. Добилась открытия столовой.  Теперь работники  могли поесть в обед горячего супа, попить горячего чая, чтобы потом опять выполнять план, а требования военного времени были огого какие.

Партийная организация мою инициативу поддержала, и я стала кандидатом в  члены партии. 

А жить становилось всё труднее и труднее, аттестата я не имела, Анатолий не успел до начала войны получить офицерское звание. Его документы где-то застряли, хотя он оформлялся в кадры.

В одно из воскресений ко мне пришла пожилая женщина из деревни Пушняковой наниматься в няни. Познакомились. Её звали Воронова Елизавета Михайловна. Эта щупленькая на вид женщина, с чёрными волосами и карими глазами, была в молодости очень красива.  Мы с ней обо всём договорились, только она попросила меня подождать пару недель, чтобы съездить в Омско (так говорили тогда в наших краях Омско, Томско), к своей старшей дочери Лидии повидаться. Я уже, было, стала волноваться, что она не вернётся, но в назначенный день она пришла ко мне, со всеми необходимыми своими вещами.

Жизнь пошла своим чередом, Елизавета Михайловна оказалась очень ласковой и внимательной к ребёнку женщиной. Я старалась компенсировать ей за её добросовестное отношение всем, чем могла, кроме оговорённой оплаты, всегда делала подарки для её внуков.  Семья её жила очень бедно. Обычно Елизавета Михайловна кланялась по старинке, в пояс, и благодарила за доброту. Она не была особо разговорчивой. Иногда просила выходной, чтобы навестить в родной деревне свою младшую дочь, которая работала в колхозе.

Её грусть, иногда тихие слёзы, которые она украдкой смахивала, её затаённое горе, вызывали у меня естественную жалость и интерес узнать причину этого.  Наконец, она была до того скромна, что никогда не садилась со мной перекусить, когда я вечером прибегала с работы, она придерживалась твёрдого принципа съедать то, что останется. Говорила: «Мы, не жоркие». Но однажды, должно быть в порыве благодарности за мою заботу о ней, она поделилась со мной своим горем: «Я вам доверяю, до сих пор никогда и никому об этом не рассказывала» — сказала она просто.

Когда-то Елизавета Михайловн, была замужем.  Сошлись по любви, с одним молодым парнем, оба батрачили у одного богатея из Пушняковой. Муж работал в поле, пахал, сеял, косил хлеба, а она работала в усадьбе, ухаживала за скотом, было 3 коровы, овцы. Хозяин нас поженил, выделил кое-что, и мы поселились с мужем в отдельной избушке. Жили дружно, оба были работящие, вскоре завели мелкое хозяйство.  Вскоре родились дочки, одна за другой.

Однажды хозяин позвал мужа к себе и приказал в воскресенье приготовить лошадь и подъехать к берёзовому колку.  Сказал куда и когда приехать.  Муж спросил, зачем? Там всё узнаешь, ответил хозяин, дело есть.

Что-то мне тревожно, определил муж своё состояние, но ослушаться благодетеля не посмел.

Настало то воскресенье, муж запряг лошадь и поехал к условленному месту. Пока добирался и подъехал, там, у берёзового колка, уже стояло 4 саней, а среди деревьев видно было дерущихся мужиков. Но нет, они не дрались, они били кого-то по голове, туловищу. Они били голую женщину, но он узнал, кого!

Хозяин сказал ему, что он не нужен, но об увиденном  велел молчать под страхом смерти. А мужики, сделав своё дело, бросились врассыпную, к подводам, и погнали в деревню.

Елизавета Михайловна видела, что муж вернулся, чем-то потрясённый, он не мог говорить, что-то невнятно бормотал. Он распряг лошадь, потом вскочил на неё и поскакал к реке, и бросился в прорубь, из которой нет спасения. 

Так была убита  учительница, комсомолка Маруся Предеина. Так её судьба переплелась с судьбой Елизаветы Михайловны. Она плакала, когда рассказывала эту историю, и всё повторяла: «Почему же он не вступился за женщину, а не побоялся наложить на себя руки?» Но ответа не было. 

Убийцы Маруси Предеиной понесли потом жестокую кару. А муж Елизаветы Михайловны остался наедине со своей совестью, которая стала ему жестоким судьёй.

Я рассталась с Елизаветой Михайловной в 1943 году, когда переехала в Каргаполье. Она ко мне вскоре приехала и помогала, потом я её устроила к Вороновой Наталье Никитичне, там было полегче, у неё не было маленьких детей, но Елизавета Михайловна жить у неё не стала из-за  унижения хозяйкой. Снова я стала ей помогать, деньгами, продуктами, но вскоре Елизавета Михайловна уехала в Омск к дочери, и больше вестей о ней не было.

comments powered by HyperComments